Начало истории.
Рано или поздно человек начинает задаваться извечными вопросами. Зачем я живу? Как я живу, и единственно ли верным способом я провожу время, отпущенное мне на земле? Счастлив ли я?
В мельтешащей суете офисов, среди огней мегаполиса, шагая по тротуару домой, и ощущая в сумочке или в нагрудном кармане пиджака месячную зарплату, о чем вы думаете?
2 августа 2001 года.
Я лежу на диване в своей московской квартире и думаю о том, что мне больше нечем жить. Странная слабость, отчаяние и отсутствие каких бы то ни было желаний. Отчаяние тупое и серое. Где бы я ни находилась: в транспорте, на отдыхе, вечером, днем, утром, я задаю себе один и тот же вопрос: «Неужели это и есть жизнь?».
Это всё, что она способна мне предложить?
Постоянное уныние и пресыщенность мои спутники в 23 года.
Я очень хорошо помню то время. У меня «отличная» зарплата для моего возраста и профессии, соответствующий ей «досуг». По образованию я маркетолог. И я знаю, что я уже хороший маркетолог, пожалуй, лучше многих. Бренд-менеджер, креатор, управленческий консультант. Я уже знаю энное количество инструментов манипулирования, знаю, как формируются мыслительные процессы в головах людей, знаю их рефлексы, раздражители, знаю о чем мечтают люди засыпая, и чувствую о чем будут мечтать завтра… Мечты масс прогнозируемы и шаблонны, они зависят от таких как я.
Две недели назад я вышла замуж за любимого человека.
За последние две недели мы успели съездить в свадебное путешествие в Грецию и получить массу положительных эмоций.
Я молода, красива, успешна, все мои мечты, которые будоражили воображение в подростковом возрасте достигнуты. Так что же я ощущаю? Счастье?
Пожалуй, счастье в личной жизни стало привычным фоном, ощущением некоей наполненности. Но одновременно с ним я ощущаю глубочайшее уныние, и нежелание жить. Я вижу свою будущую жизнь как на ладони, некоторыми образными сценками, и ради этой самой замечательной будущей жизни мне лень даже пошевелить пальцем. Мне угрожает жизнь миллионов, и я подошла к самому её началу.
Подошла во всеоружии и с максимальным количеством очков, завтра все должно завертеться. При благоприятном раскладе, через пару лет у меня будет отдельная "двушка" в Москве, при неблагоприятном через 3-4 года. Потом я рожу двоих детей. Мальчика и девочку. По выходным мы будем дружно ездить по магазинам и раз в год на побережье. Я буду их пеленать, собирать в садик, покупать игрушки и книжки с ёжиками и зайчиками, мазать зеленкой колени, проверять домашнее задание.
Целлюлит, новые шмотки, «удачная карьера», личное авто, разговоры с подругами и обсасывание досужих сплетен, возможно, любовник. И больше ничего.
Я прихожу в ужас от этой перспективы. Мне 23 года. У меня в голове полный набор неожиданно ставших утилем романтических иллюзий и комплексов отрочества, солидная библиотека прочитанных книг, максимализм, свойственные возрасту, и критический взгляд на вещи.
За окном день стремится к вечеру, а солнце к горизонту.
Шелестит своей несвежей и пропыленной листвой утомленный старик-август, я лежу на диване и провожу анализ уже прожитого и того, что еще предстоит прожить, ощущая одну только усталость.
Я закрываю глаза и вслушиваясь во внутреннюю темноту и пустоту, спокойно и без всяких эмоций, как будто констатируя всем известный факт произношу:
- Я больше не хочу жить.
15 августа 2001 года.
Я захожу в кабинет, слева от меня стоит пустой коричневый стол, на котором лежит толстый фолиант, с заметной надписью на корешке «Бла бла бла по неврологии», очевидно призванный внушать доверие пациенту к респектабельности и образованности врача.
А вот и он. На вид 24-27 лет. Мой ровесник. "Ну всё сейчас он меня начнет лечить", - пессимистично отмечаю я про себя, не замечая на столе никаких атрибутов, присущих по моему мнению, «грамотному медику», кроме пары ручек и пресловутого молоточка.
- Денис Васильевич, - смущенно представляется молодой человек под моим явно изучающим взглядом. "Наверное, это его первый день на работе", - обреченно решаю я, усаживаясь на стул и повествуя о своих злоключениях.
- "Раздевайтесь", - деланно безразличным тоном прерывает поток моих мыслей Денис Васильевич, - и устраивайтесь на кушетке.
- Как раздеваться? – удивляюсь я.
- Неужели вы никогда не были на приеме у невролога? Белье можете оставить, - добавляет он… оглядываясь.
Дальше следует осмотр, в ходе которого меня колют иголкой, бьют молоточком по коленям, прикасаются пробирками с горячей и холодной водой к коже рук и ног.
Вообще, к слову, если вы никогда не были на приеме у невролога, обязательно сходите получите массу новых ощущений. Мы с доктором весело болтая проводим минут 40 моего осмотра…
- Скорее всего, защемление позвонков, оптимистично объявляет доктор, расписывая впечатляющий список необходимых обследований.
- Походите пару недель на массажик и все пройдет. Но обязательно сделайте вот это обследование, оно называется МРТ (Магнитно Резонансная Томограмма) настаивает врач, протягивая мне направление.
- Мы должны исключить все остальные варианты.
На прощание Денис широко улыбается, а я выхожу, совершенно успокоенная и очарованная новым знакомым. Чувствую при этом я себя, надо сказать, не важно. За неделю до осмотра у меня исчезла тактильная чувствительность на коже ног. Пустяк, конечно, жизни не мешает, но ощущение не из приятных.
Я с оптимизмом начинаю ходить на массаж, и кажется, на третьем сеансе начинаю понимать мазохистов, испытывающих кайф от болевых ощущений.
17 августа 2001 года.
Сижу в приемной. В очереди на МРТ. Рядом сидит женщина с мужчиной, на вид лет пятидесяти, сухощавая в чем-то сером, седые немытые волосы собраны в пучок, она монотонно повторяет одну и ту же фразу «Я боюсь». Это похоже на непрерывное завывание «ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь…». Она держит правую руку левой, и раскачивается взад вперед, словно баюкает маленького ребенка.
Рядом с ней сидит уставший потрепанный мужчина в коричневом мятом костюме, с брюками, которые явно короче подходящей ему длинны, из-под них выглядывают черные приспущенные носки и пыльные ботинки. Лицо его помято так же как и костюм. Видно, что он мучается болью рядом сидящего человека. Эти, непрекращающающиеся ни на минуту, мука и сострадание борются в нем с усталостью и раздражением. Иногда он вяло пытается прервать ее речитатив, какими то успокаивающими словами, и тогда женщина в сером разражается истеричными репликами: «Они отнимут мне руку, это рак, они отнимут мне руку, как я буду без руки». И всхлипами… Затем они гаснут, и она опять возвращается к своей пономари: «Ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь…».
Я сижу рядом с ними на белом кожаном диване, так, что ее коричневая юбка касается края моей одежды.
Вокруг нас ходят чистенькие медики в шапочках и бахилах, всё как на стерильных предприятиях по производству какого-нибудь особо чистого алюминия. Наблюдаю краем глаза за пожилой четой и почти физически ощущаю животный ужас человека, которому собираются «отнимать руку». Я впервые вижу подобное своими глазами.
Я неподготовлена, и не знаю как на это реагировать. Судорожно пытаюсь осознать бытие этой случайной женщины и не могу. Мое воображение и мозг отказываются примерять на себя шкуру затравленного человека. От этой пары веет ужасом, серым липким страхом, болью, безысходностью и страданием. «Ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь…».
Сколько уже длится эта пытка?
Вдруг из-за двери выходит женщина-врач. Со смесью брезгливости и жалости смотрит на пожилую женщину, читает её направление и говорит, что им нужно пройти в другой кабинет. Мужчина суетливо подхватывается, заглядывая врачу в глаза, то и дело что-то роняя, поднимает свою жену и ведет к выходу.
Женщина-врач, доброжелательно и с явным облегчением смотрит на меня, берет направление, быстро читает и ведет в комнату с продолговатым белым агрегатом, предлагает раздеться, запирает мой телефон, сумку и одежду в сейф. Привычными движениями укладывает меня в длинную тесную трубу МРТ, фиксирует шею и плечи.
Запомнились белый гладкий пластик потолка и доносящиеся пронзительные звуки резонанса, как будто мучают какое-то гигантское кибернетически-доисторическое животное.
Мне страшно.
Замкнутое пространство и сцена, не выходящая из головы. «Ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь…», - продолжает звучать в ушах.
Я чувствую, что ещё минута и меня накроет волна животной паники. Закрываю глаза и пытаюсь выровнять дыхание, представляю себе заброшенный домик высоко в горах, поросший мхом, желтую траву, ель, добавляю в картинку капли дождя на ветках и солнце.
Почти успокаиваюсь.
Наконец все заканчивается. Я выкатываюсь из трубы, и с меня снимают фиксирующий пластмассовый ошейник. Слабо улыбаясь, пытаюсь по глазам врача прочитать диагноз.
Она же в ответ уклончиво интересуется фамилией и местом работы моего доктора, предварительным диагнозом и заканчивает странным вопросом…
- Вам никогда не ставили диагноз рассеяный склероз?
Я отвечаю, что впервые слышу это буквосочетание от нее и никаких ассоциаций у меня не возникает. Она недоверчиво смотрит на меня, еще раз интересуется симптоматикой, затем качает головой, и роняет:
- Ждите. Как только результаты будут готовы, вас позовут. Я опять устраиваюсь на том же диване. Через некоторое время появляется другая девушка. Она рассеянно смотрит по сторонам и спрашивает, есть ли со мной родственники.
Уже понимая, что дело – дрянь, я смотрю ей в глаза, улыбаюсь и спрашиваю
- Нет, а что?
Она вздыхает, пряча взгляд, и приглашает войти в кабинет.
Кабинет больше напоминает Центр Управления Полетами, в полумраке загадочно помигивают какие-то голубые лампочки, и кнопки. В комнате стоит несколько компьютеров, за ними сидят четверо в белом, напоминающие робота Вертера.
Женщина-врач приглашая меня проходить ближе к столу, идет мыть руки.
Может, у нее болезнь чистых рук, припоминая ее брезгливость при взгляде на стариков, думаю я про себя.
Проходите вот сюда приглашает второй врач и я подхожу к подсвеченной стеклянной стене, на которой висят снимки моих внутренностей.
Не думаю, что многим приходилось видеть свои мозги и позвоночник в разрезе :) Надо заметить впечатляющее зрелище.
Доктор начинает скучным голосом диктовать описание моего снимка печатающему студенту-стажеру: "…множественные поражения белого вещества головного мозга, локализующиеся на уровне… диаметром… киста… перегородки…" Одновременно словно в лектории, мне и стажеру показывают всё это на снимках с моей фамилией в уголке.
Стажер удивленно и с маниакальным интересом разглядывает меня как живое пособие. Я же в этот момент нахожусь в странном пограничном состоянии, как будто это всё происходит со мной во сне. Я вижу всю сцену целиком, в том числе и себя со стороны, как в трехмерной проекции, фиксируя в уме все детали происходящего, звуки, запахи, движения воздуха и белые мокасины сидящей рядом девушки.
Наконец скрупулезно перечислив и записав все особенности моего уникального и, как выяснилось, изрядно потраченного молью мозга, она замолкает, и все смотрят на меня. Я чувствую, что еще чуть-чуть и у меня из глаз брызнут слезы. СТОП.
Улыбаясь, медленно произношу:
- Так… а теперь скажите мне человеческим языком, что всё это значит?
- Пусть вам объясняет это ваш врач, я не вправе ставить вам диагноз, - говорит она немного с вызовом, как бы защищаясь.
- Тем не менее, у вас же есть собственные соображения? Поделитесь.
- Скорее всего, это рассеянный склероз, - дегенеративное неврологическое заболевание, приводящее к постепенной инвалидизации и в конечном итоге к смерти пациента.
– Неизлечимое заболевание, - веско уточняет она, выдержав паузу.
- То есть это что? Никак не лечится? Может быть, за границей?
- На данном этапе развития современной медицины эффективного лекарства, способного кардинально изменить положение больного при этом заболевании, не найдено.
Но вы не расстраивайтесь вам очень повезло, что у вас обнаружили заболевание на ранней стадии, скажите спасибо вашему доктору. К тому, же сейчас есть масса способов продлить полноценное существование человека при этой болезни…
- Некоторые пациенты живут даже 10-15 лет, - с энтузиазмом отличника добавляет стажер из угла кабинета.
Врач неодобрительно смотрит на него. Я же уже их не слушаю. Сворачиваю снимки и выходя из кабинета, слышу в след.
- Вам повезло… 10 лет назад у вас бы вообще не было шансов, а сейчас, наука движется вперед такими стремительными темпами…
- Ну ни фига себе повезло, - слышу я у себя в голове , свой собственный голос.
Я еду в метро и продолжаю пребывать в состоянии шока, хотя глаза мои сухи, мысли то вертятся в голове с ужасающей быстротой, то замирают в оцепенении. В то же время я продолжаю с удивительной четкостью фиксировать, происходящее вокруг.
Вот напротив меня, рядом с молодым человеком, стоит девушка. На вид лет 18, огромные голубые глаза, светло-русые длинные в мелких кудряшках волосы, курносый носик в веснушках, в руках она сжимает букет васильков и безутешно рыдает… Слезы градом катятся из ее глаз. Молодой человек улыбается и что-то пытается ей втолковать, как-то успокоить.
Депрессия.
Мой последующий разговор с Денисом, прерывается время от времени моими слезами и соплями, ведь я прекрасно ориентируюсь в Интернете и озаботилась уже сбором информации об этом загадочном заболевании.
Однако между вытиранием моего носа и призывами успокоится, ему все-таки удается вставить несколько жизнеутверждающих фраз, запавших мне в душу:
Он успокоил, поддержал и обнадежил меня, назначив адекватное моему состоянию лечение. И направил в НИИ Неврологии для подтверждения диагноза.
Мое мироощущение надо сказать в связи с поставленным диагнозом, за эти две недели в значительной степени изменилось. Если ещё совсем недавно будущее виделось мне в приторно-мармеладных тонах, которые навевали уныние и нежелание жить, то теперь оно поменялось на свою противоположность, но примерно с тем же результатом.
Теперь, жить мне не хотелось из-за чрезмерной «готичности» предстоящего будущего.
По ночам меня стали одолевать кошмары, я просыпалась с мыслью, что умираю прямо сейчас. Денис сказал, что всё это мои выдумки и страхи, дал этому явлению звучное название «паническая атака» и рекомендовал попить настойку пиона.
Оная произвела на меня впечатление, но главным образом вкусом, напоминающим коньяк, и ничем особо не помогла.
Я на полном серьезе в тот момент считала для себя удачей дожить до нового года.
НИИ Неврологии.
В НИИ Неврологии на меня быстренько завели карточку, и отправили дожидаться в приемной, врача со звучной фамилией.
С момента постановки диагноза я стала очень внимательно относиться к знакам, и собственной интуиции. Вероятно, даже такая призрачная и эфемерная близость к смерти стимулирует её развитие. И вот сейчас проходя по гулкому коридору этого заведения, я чувствовала, что это первый и последний раз, когда я тут появляюсь. Тут отталкивало всё: стены, серый линолеум, врачи, технички. Весь этот огромный организм производил серое, пугающее и унылое впечатление. Казалось, стоит тебе хоть на минуту ослабить бдительность, и он, пережевав, не замедлит проглотить и переварить тебя в своем пыльном чреве.
Даже цветы в этом заведении, казалось питаются безумием и страданиями посетителей. Они оставляли тягостное впечатление жестокой ущербности и уродства.
В кабинете врача я заметила один такой впечатляющий экземпляр. Поразительных размеров цветок, щерился своими толстыми белесыми стеблями, колючками и маленькими кожистыми светло-зелеными листиками. Он словно клубок толстых колючих кабелей, хищно тянулся сквозь решетку окна к усталым лучам заходящего осеннего солнца.
Меня быстренько осмотрели, быстренько подтвердили второй диагноз Дениса на основании изучения его же записей, отметив мое хорошее состояние. И посулили быструю постановку на очередь в бесплатном исследовании проводящемся в НИИ, одного перспективного зарубежного препарата под названием Ребиф, курс которого стоил несколько тысяч долларов. И опять же быстренько выдворили восвояси, не вдаваясь в подробности и пообещав позвонить в течение ближайших месяцев.
Выходя из заведения, я увидела парнишку лет четырнадцати, ковылявшего рядом с матерью походкой пьяного и опиравшегося на трость. На этот раз, услужливое и подготовленное информацией из медицинского справочника, воображение довольно быстро позволило представить себя на его месте.
Год первый.
Первый год с РСом, вернее его последние 5 месяцев, я занималась главным образом тем, что безостановочно рыдала вечерами в подушку, посещая как ни в чём не бывало работу, и ничем не выдавая своего внутреннего состояния окружающим. О болезни знал только мой муж и мои родители. Если суммировать эмоциональный фон остатков этого года, начавшегося со свадебной суеты, самой свадьбы и путешествия, то всё, что было после постановки диагноза, стало сплошной непрекращающейся ни на миг депрессией.
Физическое состояние моё, благодаря стараниям Дениса, и запасам прочности моего организма, постепенно вернулось к исходному. То есть фактически ничто в моей жизни не изменилось, кроме четкой уверенности в том, что жить я буду недолго, плохо и в конце концов, лет через 10-15, умру.
Это знание, вероятно, и заставило меня «проснуться» несколько раньше других и задаться вопросами, которые начинают тревожить многих людей только на самом излете жизни…
А зачем собственно это все? Зачем мне была дана эта жизнь? Каков ее смысл? Цель?
Мировоззрение мое было обусловлено православным воспитанием, соответственно и нравственные оценки, выносимые самой себе диктовались именно Христианскими ценностями и нормами современной православной морали.
Я довольно активно взялась за изучение Православия. Моими настольными книгами в этот период стали, Закон Божий, Евангелие, Новый и Ветхий завет, молитвенник и жития святых. Я посещала православные Интернет ресурсы, форумы, собирала информацию обо всем, что связано с мировоззренческой концепцией Православия, ее пониманием болезни, и с православной медициной.
Исповедь и молитва стали моим лекарством. Надо отдать им должное, довольно действенным. Это единственные вещи, которые приносили моральное облегчение, и не давали окончательно скатиться в отчаяние.
Кроме того, благодаря усвоенной с детства концепции веры, допускающей чудеса, мне было гораздо легче адаптироваться к новой болезненной реальности, чем многим другим людям, не имеющим опыта веры.
Слова «коленопреклонение», «пост», «Иисусова молитва», «исповедь», странно звучат в современном мире офисов, рекламы и денег. И тем не менее, мне тогда удавалось сочетать эти понятия в своей повседневной жизни.
Празднование 2002 года стало для меня приятной неожиданностью. Во первых я обнаружила, что жива, во-вторых, что сносно функционирую.
И самое главное у меня появилась первая цель-магнит - «выжить», а мозг снова заполнился массой интересных вопросов. Традиционная медицина, мистика, эзотерика, мировые религии, альтернативная медицина. Не было больше известного наперед будущего, и тупика-приговора рассудочных медиков. Наоборот множество узких извилистых тропинок разбегалось передо мной в разные стороны.
Великая заповедь самураев «помни о смерти» оставалась всё такой же не понятой, но уже не казалась мне просто красивой фразой, да и призрак смерти регулярно навещал меня по ночам липким ужасом панических атак.
Мне перестали сниться сны. Совсем перестали. Бог молчал, и каждую ночь, я тихо погружалась во тьму, не находя в своей памяти по утру ничего, кроме пустоты.
Возможно вам так же будут интересны следующие материалы: